суббота, 14 марта 2009 г.

вещает The New Times..

Бездомное сознание. Жить в стране с переходной политикой и экономикой трудно. Подростку, который в силу возраста не чувствует тверди под ногами, - вдвойне. Чем это грозит - узнавал The New Times

Александр Асмолов

профессор, заведующий кафедрой психологии личности факультета психологии МГУ

Подростковый возраст психологи называют "время бури и натиска". Так - во всем мире. Но у нас на это накладываются особенности переходного общества. В советское время у молодых людей были определенные образцы поведения: была жесткая линия жизненного пути и жесткая система ценностей, определяющая направление движения и карающая за отклонение от него, - со всеми прелестями советской тоталитарной системы. Сегодня подросток, и без того находящийся в возрасте поиска, оказывается в мире неопределенности: сама культура не знает, куда она идет. Само общество оказалось в зазоре между различными культурами. И все клише, которые вырабатывают наши идеологические программисты ("капитализм", "социализм", "Запад", "Восток"), - это все поверхностные штампы, за которыми часто стоит безнадежная пустота. Подросток множит собственную неопределенность на ситуацию всеобщего идейного и культурного шока.

В таком положении, как правило, оказывались люди, выброшенные в другие культуры. Сегодняшний юный человек растет уже не в культуре Советского Союза, но еще не в культуре России. Если в Стране Советов пели "наш адрес не дом и не улица, наш адрес Советский Союз", то сегодня сознание жителей России - это бездомное сознание. Хорошо это или плохо - отдельный вопрос, но это то, с чем мы имеем дело.

Результат - то, что специалисты называют "подростковая истерия". Это попытка заявить о себе (заметьте меня, вот я какой!) негодными средствами. Отсюда много неформальных молодежных групп, задача которых одна - эпатаж. У нас сбылось предсказание гениального культуролога Маргарет Мид.1 Она говорила, что в разных типах культур опыт из поколения в поколение передается поразному. Традиционалистские культуры все передают через обучение. Но есть особые культуры, в которых приходящее поколение говорит: "Вы не имеете права нас учить. Вы не имеете права смотреть на нас сверху вниз - вы сами не знаете, куда идти. Почему вы берете на себя право указывать нам путь?" Именно это проявляется в сознании многих сегодняшних подростков.

В последнее время вновь появляются идеологи, которые хотят заполнить подростковую пустоту и формировать у них то, что называется "группомыслие". Возникают такие движения, как "Наши", "Местные"... Появляются те, кто говорит: я знаю, как надо. Опять пытаются формировать из подростков безличную толпу, которой можно показать врага: ату его!

Печальнее всего, что сегодняшние тинейджеры предпочитают конфликтные пути разрешения проблемных ситуаций. Они, по данным социологических исследований, довольно равнодушно относятся к таким экстремистским группам, как, например, скинхеды. Они их не поддерживают, но они и не против них. 63% опрошенных по Москве подростков просто не считают это каким-то особым или необычным фактом. Это - диагноз. Диагноз того, что для подрастающего поколения жестокое поведение, сама жестокость становится нормой, а не отклонением. Это опасно не только для них самих - это большая опасность для культуры в целом.

Петя и Костя. Часть 1. Лагерь.

Начну рассказывать одну историю. Не быстро, частями. Постепенно выйду на проблему. История не самая захватывающая. Возможно, кому-то может показаться, что она не стоит столь сильных эмоций и глубокой рефлексии. Ну, во-первых - кому как. А во-вторых - я жен не смогу рассказать все истории, и так, скорее всего, утомлю! Это - "проба на анализ".

Итак, мне 19 лет. Куратор группы подходит к каждой по одной к "благовоспитанным" студенткам. Мы - отличницы и хорошистки, мы - ответственны, спокойны, благонадежны, я - спортсменка-разрядница по нескольким видам спорта. Мы не замечены, не пойманы, не воры... Все прочие с удовольствием поедут в стройотряд. А нам "партия и правительство" - на деле - руководство института (все мы - комсомолки, а до прихода Горбачева к власти остается год) доверили менее выгодную экономически и обещающую меньше радостного экстрима поездку в педотряд. То есть поездку в пионерский лагерь предприятия, являющегося базовым для нашего факультета и специальности. Там мы проходим практики. Специалисты оттуда ведут у нас спецкурсы. А за это мы должны летом в их пионерском лагере "пасти" их детей. Ну что ж, пасти так пасти!

Наступает август. "Бархатный сезон" и время отпусков для настоящих педагогов. Время для нас - студентов-технарей.С нами провели два занятия, разучили несколько подвижных игр с детьми и песен, от которых, честно говоря, тошнит. Даже по дворовому своему опыту я знаю - в это - не играют, это - не поют! Июль я провожу со своим бойфрендом. Он "ведрами пьет" мою кровь, ибо таков, каков есть, а я его люблю, и терплю сверх меры до поры, так как - юная дура.  

А теперь моя должность называется - "тренер-воспитатель", поскольку в лагере - спортивная смена, а я вполне могу обеспечить спортивную подготовку самого наимладшейшего отряда - возраста детей от 6 до 10 лет. Дети, попавшие в мой отряд - самые обычные. Пловцы, боксеры, футболисты - по другим отрядам с настоящими тренерами, да они и старше. Ровесницы "моих" детей - девочки из художественной гимнастики - тоже со своим тренером - живут на соседней даче. Бог меня миловал и спас от настоящих "детей-профи"! От их недетской злобы и недетской ревности. Маленьких "художественных гимнасток" я с тех пор боюсь, насмотревшись на этих маленьких, злющих, ненавидящих друг друга гарпий. Мои-то попроще, и курс мой - на обычную ОФП. Моя мама - полупрофессиональная спортсменка, я училась в школе со спортивным уклоном. Я знакома с системой базовых тренировок по трем видам спорта, прежде всего - легкой атлетики, с парамедициной, а более - ни с чем: ни с педагогикой, ни с психологией... И вот в мое и моей напарницы-сокурсницы распоряжение поступает отряд 6 - 10-летних малышей в количестве 42 человек. Мы сразу договариваемся. Я занимаюсь мальчиками, поскольку моя капризная напарница их боится и не любит. Она - с девочками.

Перед поездкой в лагерь я успокаиваю себя тем, что в сложных ситуациях буду (как нам и обещано) обращаться к руководству лагеря. Нас никто не предупредил, что оно будет весело пить и "отрываться" сексуально, не обращая никакого внимания ни на детей, ни на нас, безмозглых непрофессиональных вожатых. Оно будет отчитываться, докладывать и присутствовать - "на всякий пожарный".

Довольно не вдруг я освоила процесс написания отчетности - ежедневных планов. Прошло немало времени, прежде чем я поняла, что немыслимо высокие заявленные стандарты и требования, на деле просто невыполнимые, абсолютно не нужно воплощать в дело. Они подшиваются для каких-то отчетов, а чем на деле занимаются дети и мы - никому неведомо и не интересно.

О том, чем мы занимаемся в действительности, рассказывать нельзя. Мы выкладываем из сосновых шишек посадочные площадки для инопланетных космических кораблей - как на плато Наска. Мы боремся за звание "Лучшего Ежа". Мы выпускаем настоящую стенгазету - все вместе, неформально и весело, поэтому наша стенгазета - третья с конца в конкурсе по лагерю. Каждый вечер, когда наступает отбой, я "обползаю" кровати моего отряда, ориентируюсь на звук рыданий. Дети очень малы, некоторые еще не ходят в школу, каждый вечер они плачут - хотят домой. Они не умеют мыть ноги и - извиняюсь - подмываться. Еженедельная баня - до нее еще надо дожить! От моих "козликов" пованивает козлятинкой и псинкой. Кран с холодной водой и туалет деревенского типа - во дворе дачи. Они - дети мои - многие впервые оторвались от родителей, всего боятся, и очень напуганы чьими-то рассказами о лагере. Многие от страха впадают в ступор. Некоторые - становятся дико агрессивными. Дисциплина? До нее они еще не доросли. Они кладут сандалии под подушки, потому что кто-то сказал, что им в них могут чего-то налить. Два маленьких друга и соседа - Антошка с Ромашкой - однажды в начале смены убежали, решив пробираться домой. До города - 80 км! Я думала - сдохну от ужаса. Крохотные, шестилетние дети вдвоем ушли в лес. Я бежала через кочки по дремучей чащобе, обмирая от страха и говоря себе: "Найду - побью! - нет, найду - расцелую! Нашла - они сидели под деревом и что-то жевали - просто схватила их обоих поперек животов и потащила обратно. Они сами, похоже, испугались своего поступка, висели у меня в руках, ручки-ножки свесив, и сопели. Поставила на ноги я их только принеся в лагерь, сама сейчас не понимаю, как это я - ведь довольно толстеньких два шестилетки. Наверное, я была в шоке.

 А каждый вечер дети - плачут.

Подползаешь к маленькому, несчастному, до рвоты рыдающему под тонким одеялом человечку. Сядешь рядом на пол. Тихо гладишь по голове. Моя рука помнит наощупь эти коротко стриженные макушки и торчащие уши. Я шепотом спрашиваю: "Послушай. Весь день хотела тебя спросить - только некогда было. В каких родах войск ты хотел бы служить?" Рыдания затихают. Зарёванный сопливый нос сам собой "вкладывается" в протянутое полотенце, отсмаркивается, и, сиплый от слез голосок отвечает: "В воздушно-десантные!..." "В морскую пехоту!" "В танковые!"

"А почему? Да!.. Так интересно! Знаешь, я ничего в этом не понимаю. А ты нарисуешь мне завтра. эту форму, эти танки и БМП, а какого цвета погоны? А береты? Я тебе завтра дам большой лист бумаги и специальные фломастеры? Почему специальные? Я их специально из Москвы привезла, завтра покажу. А теперь спи. В туалет не хочешь?"

Ночью по лагерю гуляют страшные собаки. Огромные и злые. Дети боятся выходить в туалет. Утром я вывешиваю на просушку матрасы гордецов. Негордые будят меня и просят проводить. Собаки, действительно, угрожающего вида, крупные, похожие на кавказских овчарок и лабрадоров. При ближайшем рассмотрении выясняется - совершенно безобидного нрава.